— Эти бледнолицые… — произнес Такумсе. — Они подумают, что это я похитил вас.

— Ты что, в самом деле не знал? — удивился Мера. — Тогда другое дело. Вы, краснокожие, ведете себя так, будто вам ведомо все и вся. Я пытался рассказать об этом твоим парням, но они только поворачивались ко мне спиной. Тогда как никто из вас не знал об этом.

— Я не знал, — поправил Такумсе. — Но кое-кто знал.

Он быстрыми шагами направился прочь, увязая по щиколотку в мягком песке, по потом вдруг снова обернулся:

— Пошли, ты мне нужен!

И Мера последовал за ним к покрытому древесной корой вигваму, где Пророк устроил свою воскресную школу или как там это у него называлось. Такумсе не стеснялся в выражении своих чувств — уж очень он разозлился. Не произнеся ни слова, он обошел вокруг вигвама, откидывая ногами валуны, которые прижимали его шкуры к песку. Затем он нагнулся, ухватился за низ пальцами и потянул.

— Надо вдвоем, — сказал он.

Мера подошел, просунул пальцы под вигвам и досчитал до трех. Затем рванул. Но Такумсе не помог ему, поэтому вигвам поднялся всего лишь на шесть дюймов, после чего упал назад.

Мера зарычал от обиды и разъяренно воззрился на Такумсе.

— Ты чего не тянул?

— Ты досчитал только до трех, — объяснил Такумсе.

— Вот именно, вождь. Раз, два, три.

— Вы, бледнолицые, дураки. Каждый знает, что силу несет в себе число «четыре».

Такумсе досчитал до четырех. На этот раз дружными усилиями они подняли вигвам и перевернули. Разумеется, к этому времени находящиеся внутри него уже поняли, что происходит, но никто не стал ни кричать, ни возражать. Вигвам покатился по песку, словно черепаха, которую пнули ногой. На одеялах, скрестив ноги, сидели Пророк, Элвин и несколько краснокожих, но одноглазый Тенскватава продолжал вещать, как будто ничего не случилось.

Такумсе что-то заорал на языке шони, а Пророк ему ответил — сначала спокойно, но вскоре и его голос повысился. Исходя из собственного опыта, Мера знал, что подобная ссора обязательно заканчивается дракой. Но эти краснокожие оказались исключением из правил. Они орали добрых полчаса, после чего замолкли, тяжело дыша и меряя друг друга злобными взглядами. Тишина длилась всего несколько минут, но, казалось, прошло куда больше времени, чем когда они ссорились.

— Ты что-нибудь понял? — спросил Мера у Элвина.

— Пророк предупредил меня, что сегодня придет Такумсе и будет очень злиться.

— Раз он знал об этом, почему не попытался что-нибудь изменить?

— Он очень осторожен. Чтобы земля поделилась между бледнолицыми и краснокожими, все должно идти так, как должно. Если вдруг помешать какому-нибудь событию произойти, это может все разрушить, все переиначить. Пророк знает, что нас ждет в будущем, но никому не говорит, потому что мы можем все испортить.

— Что толку тогда знать будущее, если в нем ничего нельзя менять?

— Это тебе так кажется, — ответил Элвин. — На самом деле Пророк меняет его, просто никому ничего не говорит. Именно поэтому он создал хрустальную башню накануне той бури. Он должен был увериться, что видение будущего не изменилось и все идет как должно, он должен был удостовериться, что не произошло ничего непоправимого.

— Тогда чего они лаются? Они ж сейчас подерутся!

— Это ты мне скажи, Мера. Это ты помогал ему переворачивать вигвам.

— Я просто рассказал ему о том, что его имя и имя Пророка были вырезаны на наших седлах.

— Он и так это знал, — пожал плечами Элвин.

— Ну, вел он себя так, будто никогда об этом не слышал.

— Я сам рассказал об этом Пророку — на следующий же день после того, как он отвел меня в башню.

— А тебе не приходило в голову, что Пророк ничего не сказал Такумсе?

— Как не сказал? — не понял Элвин. — Чего ему скрывать?

Мера с мудрым видом кивнул:

— У меня такое ощущение, что именно этот вопрос и задал Такумсе своему братцу.

— Но скрывать наше спасение — это безумство, — удивился Элвин. — Я подумал, Такумсе сразу послал кого-нибудь в город с вестью, что с нами все в порядке.

— А знаешь, что я думаю, Эл? Я думаю, твой Пророк делает из нас идиотов. Я понятия не имею, зачем ему это, но, по-моему, он разработал свой план, и согласно этому плану нас нужно держать подальше от дома. А поскольку вся наша семья, соседи и прочие фермеры наверняка уже схватились за оружие, ты можешь догадаться, что произойдет. Пророк хочет, чтобы мы немножко постреляли друг друга.

— Нет! — воскликнул Элвин. — Пророк говорит, что ни один человек не может убить другого человека, если тот не хочет умирать. Он говорит, что убить бледнолицего — это все равно что подстрелить волка или медведя, которые не годятся в еду.

— Может быть, мы, на его взгляд, вполне съедобны. Так что если мы не доберемся до дома и не убедим наш народ, что с нами ничего не случилось, разразится война.

Как раз в этот момент Такумсе и Пророк замолкли. Затянувшееся молчание прервал Мера.

— Ну так что, ребята, будем отправлять нас домой? — поинтересовался он.

Пророк снова сел на свое одеяло и скрестил ноги.

— Иди домой, Мера, — произнес Пророк.

— Без Элвина не пойду.

— Пойдешь, — ответил Пророк. — Если он останется в этой части страны, он умрет.

— Что ты такое несешь?

— То, что видел собственными глазами! — огрызнулся Пророк. — То, что ждет нас в будущем. Если Элвин отправится сейчас домой, через три дня он умрет. Но ты иди, Мера. Выйдешь сегодня в полдень, это самое верное время.

— А как ты собираешься поступить с Элвином? Думаешь, с тобой он будет в большей безопасности?

— Не со мной, — возразил Пророк. — С моим братом.

— Дурацкая идея! — тут же заорал Такумсе.

— Моего брата ждет долгая дорога. Он должен встретиться с французами в Детройте, с Ирраквой, с Аппалачами, с чоктавами и криками, со всеми краснокожими племенами, со всеми бледнолицыми, которые могут остановить надвигающуюся войну.

— Если я буду говорить с краснокожими, Тенскватава, то призову их пойти со мной в бой и прогнать бледнолицых за горы. Мы заставим белого человека сесть на свои корабли и убраться обратно за моря!

— Говори им что хочешь, — согласился Тенскватава. — Но ты пустишься в путь сегодня же и заберешь с собой бледнолицего мальчика, который ходит как краснокожий.

— Нет, — сказал Такумсе.

Печаль промелькнула на лице Тенскватавы, и он тихонько застонал.

— Значит, умрет вся земля, а не какая-то ее часть. Если ты не последуешь моему совету, белый человек убьет всю землю от океана до океана, с севера на юг вся земля станет мертвой! И краснокожие племена вымрут, лишь жалкие их остатки будут ютиться на крошечных участках пустынной земли. Всю свою жизнь они будут жить как в темнице, потому что ты ослушался и не поступил так, как мне явилось в видении!

— Такумсе не слушается всяких глупых видений! Такумсе — лик земли, голос земли! Иволга сказала мне это, и тебе об этом известно, Лолла-Воссики!

— Лолла-Воссики мертв, — прошептал Пророк.

— Голос земли не повинуется одноглазому краснокожему, поклоняющемуся виски.

Его слова ужалили Пророка в самое сердце, однако лицо его осталось невозмутимым.

— Ты — голос гнева земли. Ты вступишь в битву с огромной армией бледнолицых. Говорю тебе, это произойдет до первого снегопада. И если бледнолицего мальчика Элвина не будет с тобой, ты потерпишь поражение и погибнешь.

— А если он будет со мной?

— Ты останешься жив, — ответил Пророк.

— Я с радостью пойду с Такумсе, — вмешался в спор Элвин. И когда Мера начал было возражать, Элвин повернулся к брату и дотронулся до его руки. — Ты можешь передать маме и папе, что я жив и здоров. Я хочу пойти. Пророк сказал, что от Такумсе я узнаю столько, сколько не узнаю ни от кого другого.

— Тогда я пойду с тобой, — уперся Мера. — Я дал слово маме и папе.

Пророк холодно посмотрел на Меру:

— Ты вернешься к своему народу.

— Тогда и Элвин вернется со мной.